Liora Ziv-Ami

До знакомства со своим первым учителем иврита я не только ничего не знала о Жаботинском, но даже не подозревала о его существовании.

- Хотите почитать? − спросил меня мой учитель, протягивая небольшую книжку из серии книг "Библиотека Алия", которые распространялись подпольно. Я взяла книгу и прочитала ее название − "Владимир (Зеэв) Жаботинский. Избранное".

- Спасибо, с удовольствием − ответила я общей фразой, не подозревая о роли, которую этой книжке предстояло сыграть в моей судьбе.

Но стоило мне открыть ее, как сразу же возникло ощущение судьбоносности момента. И это ощущение меня не обмануло: в мою жизнь вошел человек, подобного которому я никогда прежде не встречала. И через много лет после описываемых событий я, при всем своем оптимизме, прихожу к выводу, что такого человека никогда не встречу.

Ах, Одесса

Жаботинский был моим земляком, одесситом. И это чувствовалось в каждом его слове до такой степени, что, честно говоря, мне до сих пор неясно, как можно понять Жаботинского, не будучи одесситом.

Жаботинский был одесситом во всем: в поступках, мыслях, словах, которые он выбирал. Наконец, в особой энергетике, которая идет от его текстов и которую так или иначе излучает каждый одессит.

Жаботинский обязан был быть одесситом, потому что Одесса, как ни какой иной город, оказалась ареной, на которой проявилось извечное противостояние простого еврейского народа, амха, и еврейских пророков. Уголовники и авантюристы международного масштаба с одной стороны и вожди сионизма, среди которых Жаботинский выделялся особым пророческим даром, с другой стороны − такой контраст мог возникнуть только в Одессе. Такие разные, они, тем не менее, впитали в себя нечто, что проникнув в человека, никогда не исчезает.

Одесский еврей мог об этом ничего не знать и, разумется, об этом никогда не задумываться. Он, вдохнувший одесский воздух в момент своего прихода в этот мир, просто нес в себе изначально гремучую смесь эмоций, идей и скрытых смыслов.

Поэтому одесситов бывших не бывает. Одесса − это навсегда.

Да и может ли быть иначе?

Одесса − город, который евреи заселяли вместе с другими с момента его основания. В Одессе евреям не пришлось приспосабливаться к автохтонам, как пришлось в других городах, особенно в крупных культурных центрах. В Одессе евреи сами почувствовали себя автохтонами.

Как-то раз я встречала на перроне Одесского вокзала подругу из Киева. Выйдя из вагона поезда, она показала мне на впереди идущую женщину и прошептала:

- Я ехала с ней в одном купе. Мы всю дорогу беседовали. Но я так и не смогла понять, еврейка она или нет.

- Дай гляну, − сказала я.

Мы ускорили шаг, чтобы оказаться впереди этой женщины. Я оглянулась, посмотрела в лицо спутнице моей подруги и тут же определила:

- Она − украинка из Одессы.

В Одесссе евреи до такой степени обрели особое ощущение внутренней независимости и самодостаточности, что наложили особый отпечаток на всех остальных. У Жаботинского это ощущение было в крови. Из-за него, я уверена, уже в 18-летнем возрасте он восстал против галута, который неизбежно требует от еврея приспособленчества и мимикрии. Для Жаботинского это было непреемлемо.

И в сионистском движении он отличался тем, что никогда ни к кому не приспосабливался и никогда ни у кого не шел на поводу.

Одесса порождала индивидуалистов. Молодая Одесса сразу стала культурным центром, в который евреи приходили не только как в новое место, но и как в новое время. Поэтому у одесских евреев очень быстро отпала необходимость держаться за традиционный кагал, и они с легкостью разрушали все традиционные стереотипы и традиционную иерархию. В Одессе каждый мог начать с начала, без оглядки на то, что предписано, из-за чего раввины даже назвали Одессу воротами в гейгеном (гиену огненную).

Внезапность, с которой одесские евреи оказались в цивилизации, породила у них необычайную, доходящую до смешного уверенность в собственных силах. Я вспоминаю, как один одесский еврей рассказывал мне, каким образом, по его мнению, была создана Армия Обороны Израиля. Все, оказывается, очень просто: одесские евреи организовали отряды самообороны для защиты от погромов, потом пошли в порт, сели на пароход, высадились в Хайфе и создали армию.

Заметив мой ироничный взгляд, он вскипел:

- Вы мне не верите? Я вам точно говорю. Послушайте, у меня есть один человек. Он знает. Он мне рассказывал.

У Жаботинского тоже была эта особая уверенность в собственных силах, благодаря которой он практически в одиночку противостоял своим могущественным противникам. Их многочисленность его не пугала, потому что он верил в свою правоту. Его травили, а он шел своим путем.

- Я бы не смог работать в такой атмосфере ненависти, среди враждебных мне людей. − сказал ему как-то Хаим Вайцман.

А Жаботинский мог. Наверное, поэтому автор книги о Жаботинском дал ей название "Одинокий волк".

Националист Жаботинский был интернационалистом в самом высоком смысле этого слова. Где же еще могло возникнуть это сочетание несочетаемых, казалось бы, качеств?

В Одессе могло. Одесса дышала пьянящим воздухом порто-франко. В Одесском порту всегда звучала речь на разных языках, а само население Одессы изначально было интернациональным. И именно в этом интернационале евреи проявили свою национальную самобытность, более, чем где бы то ни было.

Сочетние несочетаемого проявлялось у Жаботинского во всем, что он делал. Он был европейцем в самом высоком смысле этого слова, но был лишен заносчивости, от которой почти поголовно страдают "культурные" ашкеназы, евреи европейского происхождения. Он любил восточных евреев за их теплоту и даже шутил, что, если бы ему довелось родиться еще раз, он бы предпочел родиться сефардом. Он занимал непоколебимую националистическую позицию в отношениях с арабами, сопротивлявшимися возвращению евреев на Землю Обетованную, но в будущем еврейском государстве видел арабов равноправными согражданами. Ради национального дела, которому Жаботинский посвятил свою жизнь, он был готов сотрудничать и с националистами-неевреями, из-за чего против него ополчились не только евреи-националисты, но и евреи-интернационалисты.

Но Интернационал Жаботинского был прямой противоположностью выдуманному Интернационалу марксистских сектантов. Его Интренационал обретал право на существование лишь при условии взаимопонимания и сотрудничества националистов.

Жаботинский повлиял на многих евреев. И я не являюсь исключением, хотя повлиять на меня до Жаботинского не удавалось никому. Случилось ли бы это, если бы Жаботинский не был одесситом, судить не берусь. Знаю только, что, стоило мне открыть его книгу, как сразу же я поняла, что со мной говорит не просто единомышленник. Со мной говорит мой земляк.

Диалог

Я читала работы Жаботинского, написанные 70 лет назад, и не могла поверить своим глазам − он фактически писал о наших проблемах, о проблемах современных евреев, но понимал их так, как никому из нас и в голову не приходило понимать.

Нынче о Жаботинском в основном вспоминают из-за его жесткой позиции в отношениях с арабами. Но в те времена я была очень далека от "арабской проблемы". Я знала, что израильтяне постоянно воюют с арабами, но не удивлялась этому, так как свыклась с мыслью: там, где есть евреи, там есть и антисемитизм. А так как с антисемитизмом я была знакома в его украинском варианте, то и  арабы в этом смысле мне представлялись чем-то вроде украинцев Ближнего Востока.

У Жаботинского меня потрясло совсем иное − его категорическое неприятие галута. И я вдруг поняла, что такое же категорическое неприятие галута свойственно и мне. Только до Жаботинского я об этом не знала. И вдруг узнала.

Его тексты до такой степени порождали у меня ощущение физического присутствия автора, что порой казалось, будто их озвучивал живой человек. Любой поворот его мысли вызывал биение сердца. Любая брошенная фраза как пучком света высвечивала не только ту ситуацию, в которой находился он, но и ту, в которой находилась и я, так как сама ситуация по сути своей не изменилась. Любая его реплика вызывала желание ответить репликой "и я так думаю, и у меня произошел похожий случай".

- А ведь знаете, Владимир Евгеньевич, со многими из нас случилось то же самое, что и с Вами после Кишиневского погрома. Только у нас это был не Кишиневский погром, а Шестидневная война.

Так начался мой Диалог с Жаботинским, который продолжается всю жизнь.

Я читала эту книгу с остановками. Эмоции захлестывали, ассоциации возникали сами собой и я вспоминала − вспоминала о том, что, давно, казалось бы, скатилось на задворки памяти.

*

Статья "Еврейская крамола".

Жаботинский пишет о евреях, которые массами устремились устраивать судьбы других народов. Судьба же собственного еврейского народа выпала из их поля зрения.У Жаботинского высшим приоритетом была еврейская судьба. И не потому, что евреи лучше и важнее других, а потому что это неестественно, порочно, смешно − решать проблемы всего человечества и плевать на проблемы собственного народа.

"Я не служу и не хочу служить ничему из всего того, что вам дорого. У вас там есть свои идеалы: я их ценю, но в руках у вас они смешны и бесплодны; поэтому я издеваюсь над ними и над вами."

И я вспомнила о своем приятеле, еврее, который всегда позиционировал себя как человека беспристрастного, прямого и честного. Он на добровольных началах вел какой-то кружок для детей, куда по моей наводке записался и сын моей подруги, еврейский мальчик с характерной еврейской внешностью. Однажды на занятиях дети начали обзывать этого мальчика "жидом" и откровенно травить его. И мой приятель, якобы беспристрастный и честный, сделал вид, будто ничего не происходит. Зато с какой болью он рассказывал мне о том, как, вернувшись из похода, узнал, что в Чили произошел переворот и президент Альенде убит!

Моя реакция на его рассказ о Чили была точь-в-точь такой, как писал Жаботинский: "У вас там есть свои идеалы: я их ценю, но в руках у вас они смешны и бесплодны; поэтому я издеваюсь над ними и над вами"

- В Чили переворот! − со смешком воскликнула я. − А ты здесь при чем? Где ты и где Чили. Тебя вон в Болгарию еле выпустили после собеседования в парткоме, да и приставили к тебе гэбэшника, чтобы ты вел себя, как надо, и никуда не сбежал. Хотя куда можно сбежать из Болгарии?

И в самом деле смешно, когда мой приятель, который, как и все советские люди, сидел в железной клетке, вдруг начал воображать себя борцом за мировую справедливость. Идеалы обесцениваются именно потому, что ими занимаются такие, как он.

Его показную скорбь по поводу судьбы Альенде я не связала с трусливым поведением в истории с сыном моей подруги. Впрочем, тогда я и не видела ситуацию таким образом, каким увидела ее после знакомства с Жаботинским.

*

Другая статья "Наше бытовое явление".

Жаботинский пишет об евреях, которые назойливо лезут в души к другим народам, упорно игнорируя плевки, которыми их осыпают юдофобы. И чем больше в евреев плюют, тем они больше в душу лезут. Во времена Жаботинского евреи лезли в  крещение. Однако дело не в крещении как таковом, а в том, что крещение требовало перехода через некую красную черту, которую нельзя было переходить. Не о религии пишет Жаботинский, а о лицемерии: люди не чувствовали, что есть вещи, которые делать нельзя. Просто нельзя и все тут.

"Прежде, в эпоху подъема и до него, было всем ясно само собою, что на человеке лежит некий долг и что ему не все позволено: каждый понимал этот долг по-своему, но атмосфера некой нравственной дисциплины ощущалась повсюду, на каких угодно нравственных задворках."

- А знаете, Владимир Евгеньевич, − в сердце своем обратилась я к нему, − у нас крещение теперь неактуально. Но суть-то ведь осталась та же: есть красная черта, которую нельзя переходить. А евреи наши ее переходят и не морщатся даже. Я вспоминаю, как однажды на одной из вечеринок кто-то запел белоэмигрантский романс "Поручик Галицын". Я глянула на лица наших еврейских интеллигентов и рассмеялась. Нет, они и в самом деле воображали себя однополчанами поручика Галицына и корнета Оболенского. Они как-то умудрились позабыть и об естественном антисемитизме всех этих "галицыных и оболенских", и об унизительных ограничениях, которые существовали для евреев в царской армии, и о кровавых еврейских погромах, на которые все эти "галицыны с оболенскими" были так горазды. Меня спрашивали "Почему ты хохочешь?" А я и сама не могла объяснить, почему: ну смешно это и все тут. Теперь объяснить бы смогла.

*

Еще одна статья "Странное явление".

Другая, вроде бы, тема, но по существу о том же, о неприятии галута, я бы даже сказала, о каком-то брезгливом отношении к нему, об интимности национальной атмосферы, которая легко разрушается при беспардонном вмешательстве чужаков. Жаботинский передает слова, которые произнес один интеллигентный еврей, внимательно наблюдавший за тем, что происходит, когда евреи вмешиваются в русскую культуру.

" - Я вот что здесь наблюдаю уже не в первый раз, - сказал он. - Возникает какое-нибудь общество или, скажем, литературный орган: основатели его − русские имена....Когда дело наладится и машина пущена в ход, первое время все идет нормально. Русская публика интересуется, участвует, посещает, читает и  сама пишет. Но со второго или третьего месяца начинается наплыв евреев. Основатели радушно их принимают, даже очень рады − знаете, нет ведь ничего добродушнее и искреннее хорошего русского интеллигента; он, право, по большей части и не замечает, кто вы такой. Через несколько недель ваша аудитория полна евреев. И тогда вы начинаете замечать странную вещь: по мере того, как прибывают евреи, убывают русские. Не только в смысле процента, но абсолютно. Где их прежде было 100, там их остается 20. Уходят. Не ругаются, не сердятся, не жалуются, вообще ничего не говорят, а просто отстраняются. Спросишь их: почему? Сами не умеют объяснить. Да, да, Вы правы, надо будет опять записаться, просто, знаете ли, вылетело из головы..."

- Если бы Вы знали, Владимир Евгеньевич, как мне неприятно об этом вспоминать. Это случилось на одной из студенческих вечеринок. Там была одна девушка, русская, звезд с неба она не хватала, но была очень способной и добросовестной. Не помню уж, о чем зашел разговор, но она вдруг сказала: "Я чувствовала себя неуютно и в школе, и в институте, потому что везде было много евреев". Что тут началось!  На нее все заорали "антисемитка, антисемитка". Больше всех орал хозяин дома, сам, кстати, русский. Наверное, чтобы в антисемитизме не заподозрили его. Потом ее  выгнали. Но я хорошо ее знала. Она не могла быть антисемиткой. И не из-за евреев, а просто она и была той самой русской интеллигенткой, добродушной и искренней. Она принципиально не могла быть "анти". Я чувствовала, что она сказала что-то очень правдивое: и в самом деле евреи создают какую-то иную атмосферу, в которой другим может быть некомфортно. Но ведь русские же жувут в своей стране. Куда же им деваться?

Тогда я промолчала. Но что я должна была сделать? Выступить на ее стороне? Меня бы все равно никто не понял и сочли бы сумасшедшей. Я ведь только теперь понимаю саму проблему. Здесь никто не виноват. Просто не нужно лезть в чужой дом. Нужно строить дом собственный.

Это уже был вывод, к которому подводила позиция, занятая Жаботинским.

*

И вдруг пощечина: статья "О евреях в русской литературе". Эта статья сразила меня наповал, вернее  даже не статья, а одна фраза из этой статьи.

"Где переночевали, там и присягнули, а выйдя вон -  наплевали? Эх, вы, патриоты каждого полустанка..."

Жаботинский пишет о евреях галута как о временщиках, обустраивающихся в каждом новом "отечестве" как бы навсегда, однако с легкостью отрекающихся от святынь этого "отечества", стоит лишь перекочевать на новое местечко и вообразить его очередным "отечеством".

Этот миг я хорошо помню. Так поворот выключателя меняет ситуацию: темная комната вдруг становится освещенной и ты начинаешь ясно видеть предметы, которые невозможно было даже различить во тьме. Патриот каждого полустанка...

Я не желаю быть патриотом каждого полустанка.

Учитель

Еврейские мудрецы учили народ: "Выбери себе Учителя. И его Тора станет твоей Торой." В данном случае я именно так и поступила. Жаботинский стал для меня Учителем и его Тора стала моей Торой.

Прекрасный публицист, трезвый аналитик, верящий в своё дело человек – он был убедителен, как никто. Вчитываясь в его мысли, я впервые поняла, что значит быть честным человеком. Это не имело ничего общего с честностью и порядочностью в восприятии советской интеллигенции, особенно еврейской.

Жаботинский учил меня вере в наш народ вопреки многочисленным фактам, способным эту веру подорвать и уничтожить. Он учил меня бескомпромиссности в отстаивании своих принципов. У него я училась анализировать ситуацию, опираясь на логику, а не авторитетные мнения, трезво смотреть на вещи и называть их своими именами.

Жаботинский вселил в меня веру в сионизм и открыл глаза на антисемитизм как на явление естественное, которого не нужно ни пугаться, ни возвеличивать - дескать из-за антисемитизма евреи побежали возрождать государство.

Из его статей я поняла, что ставка на антисемитизм в великом деле возрождения Сиона не только унизительна, но и не оправдана. Как бы ни сталкивался еврей с антисемитизмом, все в конечном счете зависит от того, какие выводы он делает из этого столкновения. Для меня убедительными были только выводы Жаботинского.

Я закрыла книгу. Посмотрела вокруг и вдруг увидела, что мир изменился. В этом новом мире совсем иначе, чем прежде, были расставлены акценты, явления иначе связывались друг с другом.

Мысль о том, что существует на земле место, где вся жизнь устроена "по Жаботинскому", и этим местом может быть только Израиль, заставила меня всерьез задуматься, куда мне путь держать.

Разумеется, одна книжка не может так повлиять на человека, чтобы он полностью изменил свои планы, разочаровав окружающих близких людей и неизбежно разорвав людские связи, которые создавались и укреплялись на протяжении всей жизни.

Но одну вещь одна книга все же сделать может и сделала. Она может пробудить и заставить заговорить то, что до этого дремало и молчало − Голос Крови.

Мы вернулись туда, откуда только что ушли. И это в момент, когда опасности окружают нас со всех сторон. Вновь мы будем стоять в нерешительности, не зная, что предпринять.

Почему же нет у нас единства? И есть ли средство, способное объединить нас?

Что может нас объединить?

Я приехала из СССР, где такое средство было найдено. Это – система образования, основанная на естественных науках. Роль естественных наук мы свели к технологиям, совершенно игнорируя их определяющую роль в социальной жизни людей.

Естественные науки не знают разделения на народы и религии, на мужчин и женщин. Поэтому они объединили человечество. Наши пророки единство человечества предсказали. Ученые и инженеры это предсказание реализовали. Поэтому все, кто выросли в СССР, сегодня связаны друг с другом, хотя живут в разных странах и принадлежат к разным народам.

Естественные науки меняют менталитет человека, приучая его к самостоятельности и независимости мнения. Поэтому выходцы из СССР преуспели во всех странах, куда они уехали. А Государство Израиль благодря образовательной политике Советского государства получило подарок с неба - готовых специалистов во всех областях.

Естественные науки проникают в семью. Образованная мама может ответить ребенку на вопрос "Почему листочек зеленый", а необразованная не может. Так зарождается социальное неравенство, которое потом невозможно ликвидировать.

А во что превратила Государство израильская система образования?

Разве она развила в человеке самостоятельность? Нет. Она наплодила массы беспомощных граждан, которые требуют у государства, чтобы оно решало их проблемы. Вот на этих проблемах и паразитируют все партии, обещающие гражданам решение их проблем.

Разве израильская система образования объединила наших граждан? Нет, она их разъединила. Она поощряет секторальное образование граждан, которые растут никак не связанными друг с другом, и позволяет мелким политиканам выращивать электорат для своих партий. Израильская система образования ведет общество к распаду, а Государство к гибели.

Система образования - первопричина того, что Государством стало невозможно управлять.

К чему мы приближаемся объяснил лауреат Нобелевской премии по химии профессор профессор Дан Шехтман. Вот, что он сказал в интервью корреспонденту газеты "Калькалист".

"У нашего общества есть проблемы, которые, если их не решить, сделают жизнь здесь невозможной через поколение ...Есть целые группы населения, которые не работают потому, что их образование не позволяет им работать.

Уровень занятости ортодоксального населения соотвествует уровню занятости человека, получившего 4-летнее образование, человека, закончившего 4-й класс.

Я долгие годы жил в США. Все у нас дорого, намного дороже, чем заграницей. Причиной этому картели, которые невозможно расформировать, грабительская банковская система, и ментальность, позволяющая каждому, кто хочет пожиться за счет общества, сделать это.

Идет процесс деградации, который ощущается и в науке, и в экономике. Посмотрите, что произошло в арабском мире. И сюда это прийдет, если ничего не изменится. Нас ждет внезапный обвал всей системы. Я вижу тенденцию, мы галопом мчимся навстречу катастрофе."

Профессор Шехтман, всемирно известный действующий ученый, готов был взвалить на себя главную проблему Государства и в составе группы других ученных уже начал ее решать - обучать химии детей переферии юга. Он выставил свою кандидатуру на пост президента и на выборах получил ...1 голос.

Представители народа не поняли, о чем профессор Шехтман говорит. И это в государстве, первым президентом которого был ученый-химик, а пост второго президента был предложен Альберту Эйнштейну.

Деградация, о которой говорил профессор Дан Шехтман, была предопределена, когда мнение Хаима Вейцмана восторжествовало над мнением Зеэва Жаботинского в споре о будущем Еврейском университете в Иерусалиме. Вот рассказ Жаботинского.

"На Венском конгрессе было принято предложение Вейцмана об основании Еврейского университета в Иерусалиме, и я согласился войти в комитет, созданный для этой цели. Но вскоре выяснилось, что "университет" - это предлог, ибо доктор Вейцман хотел создать только "исследовательский институт", в котором работали бы ученые и стремились бы получить Нобелевскую премию, а не школу, в которой обучали бы студентов. Я направил протест в центр сионистской организации в Берлине, и я все еще помню один абзац из него: "Мне также ясно, что еще не в наших силах создать хороший университет; неважно, начнем с плохого университета - увидите, он будет иметь национальное и просветительное значение, равное дюжине хваленых исследовательских институтов".

Жаботинский понимал, что уровень Государства определяется уровнем народа, а не уровнем отдельных ученых и исследовательских центров. И вот результат победы Хаима Вейцмана: есть ученые, есть исследователькие центры, есть Нобелевские лауреаты. Нет образованного народа, потому что у народа нет собственной образовательной традиции. Все привезено в готовом виде из Европы. И ни один министр Просвещения этого не в состоянии понять. Каждый из них уверен, что все решают деньги.

А ведь традицию ни за какие деньги купить нельзя. Ее нужно создавать.

Так неужели же естественные науки чужды нашему народу, если целые образовательные системы отказываются их признавать "еврейскими", но требуют у Государства решения своих проблем?

Как раз наоборот. Вот мнение РАМБАМа.

"Б-г (да превознесется Имя Его) пожелал привести нас к совершенству и улучшить состояние наших сообществ посредством законов, относящихся к действию... Но эта Б-жественная наука может быть усвоена только после науки о природе, поскольку наука о природе граничит с наукой о Б-жестве и предшествует ей по времени обучения."

Сказано яснее ясного: "наука о природе граничит с наукой о Б-жестве и предшествует ей по времени обучения ".

Значит, строить школы? Но опыт, в том числе советский, показывает: школа проблемы не решает. В Европе выходцев с Востока обучили в европейских школах, а они ушли в джихад.

Зеэв Жаботинский понял и эту проблему.

"Школа - это еще не все воспитание, а только один из его факторов... Власть окружающей среды постоянна и и продолжительна и она способна разрушить возведенное и искоренить насажденное школой."

Наша же ситуация осложняется и тем, что на протяжении веков мы, евреи, жили в разных странах. Жаботинский понял, насколько опасно игнорирование этого факта и упование на систему образования.

"На этом фундаменте не построить здоровых взаимоотношений. Ни одна община, ни одна группа не смирится с мировоззрением, заключенным в словах: "Вы (выходцы с Востока) еще недостойны социального равноправия с нами, но вот ваши дети, следующее поколение - может быть". Останется подавленное раздражение, зерна ненависти и обиды, трещина, которая однажды, в час испытаний, может расшириться и образовать брешь в крепостной стене."

Это сегодня и произошло. Целая партия ШАС выросла из зерен этой ненависти и обиды. Биньямин Нетаниягу в этом виноват или все общество запуталось в собственных проблемах?

Но то, что мы до сих пор не поняли, понял Жаботинский: нужно использовать наши различия для создания собственной традиции.

"Те, кто знают, что я требовал взаимного сближения между сефардами и ашкеназами, возможно, будут удивлены, когда я скажу им, что я не стремлюсь ─ разве только в самом отдаленном будущем ─ к созданию некоего обобщенного типа. Может быть, между нами существует небольшое расовое различие, или это только следствие того, что множество поколений жили в разном историческом окружении, и кровь здесь ни при чем ─ но ашкеназ вышел из северного гетто вооруженный большей энергией, остротой и настойчивостью, чем его братья из других общин, в то время как сефарду из Салоник присущи физическое здоровье, спокойствие, внутреняя уверенность, взгляд, способный отчетливо различать цель, ─ все, чего так не хватает выходцам из России и Галиции, торопливым, раздражительным, без конца разбрасывающимся...

Мне кажется, что эти типы не надо смешивать. Напротив, мы только выиграем, если будем дополнять друг друга."

Нам нужны родительские центры.

Каждому городу - объединение наших ученых с родителями, чтобы на вопрос ребенка "Почему листок зеленый?" каждая мать и каждый отец знали ответ. Нужно, чтобы люди наши росли грамотными и независимыми. А это требует огромной методической работы и готовности народа нарабатывать опыт. У нашего народа эта готовность есть. Именно потому, что мы разные, мы сможем создать собственную традицию семейного образования.

Так и только так мы решим проблему бедности, массовой неграмотности, развала общества, медленного умирания "городов развития", которые никогда не разовьются. Мы оставим у нас наших ученых, которые уезжают отсюда в другие страны, и не позволим политическим спекулянтам создавать проблемы, чтобы на них паразитировать.

Традиция семейного образования - это, что сегодня нужно всему миру, то, ради чего мы, евреи, возможно, и возвращаемся на нашу Землю Обетованную. И разве не об этом говорил пророк Исайя?

"И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас Своим путям и будем ходить по стезям Его."

Сейчас, когда все религии, включая нашу, переживают мощнейший кризис, не мы ли должны найти выход из него?

"Палестинский вопрос?" Нет такого вопроса.

А как же "мирный процесс"? Как же "Палестинское Государство"?

Но перед арабами стоит совершенно другая проблема - цивилизационное отставание. Семейное воспитание - это как раз то, то нужно им. Если мы объединимся с арабами, арабы смогут принести ее решение к мусульманский мир.

А что теперь происходит?

Арабский мир в хаосе. Рушатся уже устроенные арабские государства. Так неужели может состояться Государство под руководством ФАТХа и ХАМАСа?

Нужно понять самое главное: "Палестина" выдумана европейцами, которых не волнуют сотни тысяч убитых арабов в Сирии и Ираке. Равнодушно взирает Европа на гибель христиан на всем Ближнем Востоке. Европа ненавидит Б-га Авраама и хочет лишь одного: руками арабов уничтожить евреев. Вот и весь секрет.

А что дала "Палестина" арабам?

"Палестина" разрушила Ливан, нанесла ущерб Иордании, против "Палестины" теперь воюют Египет. "Палестину" используют Турция, Иран для обретения власти над исламским миром за счет арабов. "Палестина" превратила арабов в символ мусульманского террора, который начал возбуждать сопротивление, способное обернуться для арабов собственным Холокостом.

Как должен решаться "палестинский вопрос" объяснил Зеэв Жаботинский.

"Это не вопрос отношений еврейского народа с арабами - жителями Эрец Исраэль. Вопрос должен быть поставлен иначе: отношения еврейского народа и арабского народа."

Мы с арабами как потомки Авраама должны объединиться для решения семейного конфликта и избавить мир от кровавой "Палестины".

Пророк Исайя сказал: "Из Сиона пойдет Учение и Слово ТВОРЦА из Иерусалима". Из-за "Палестины" на мир изливается Учение Смерти.

Что делать?

Прежде всего дать определение "палестинцам". "Палестинцы" - те, кто проповедуют Смерть и учат этому своих детей.

Нужно разделить между арабами и "палестинцами". С арабами объединиться для выработки методики семейного воспитания и обмена опытом. Превратить Газу в Новую Андалузию, где когда-то процветала ученость. Ближайший наш сотрудник - Египет ас-Сиси, который не продержится, если не принести новые идеи. Президент Египта это понимает. Дело за нами, евреями.

В каждую "палестинскую" семью вложить средства, которые теперь вкладываются в рытье туннелей и новую войну, и перевести людей в разные арабские страны, чтобы там их вернули в семью Авраама, из которой они себя вывели проповедью Смерти.

Мир успокоится, а заодно и наши политики, выдумавшие кровавый "мирный процесс".

Турция и Иран смогут сосредоточиться на своих национальных проблемах и унять свои имперские амбиции. Вот это как раз и нужно арабам. И не только им.

Есть такая партия!

Такую масштабную политическую программу может осуществить только общенациональная партия. Вот такая нам и нужна, партия, способная объединить наше общество, проводить политику на уровне всего Государства.

Мелкие партии, способные лишь на сговоры и коалиции, такой задачи даже не поставят, потому что ее решение лишает их возможности паразитировать на наших проблемах.

Есть ли у нас такая партия? Сегодня у нас есть одна-единственная, способная ею стать: партия, основанная Зеэвом Жаботинским, во главе которой стоит Биньямин Нетаниягу. Дело за малым: вернуться к учению Жаботинского.